«В смысле денег работа с городом — это всегда если не минус, то ноль»
— Николай, у вас нетривиальная для архитектора карьера: три года назад вы ушли из правительства Москвы и создали свое бюро, которое за небольшой срок наработало довольно приличный портфель. Что подтолкнуло к такому решению?
Николай Переслегин (Н. П.): Для меня это был логичный шаг. Я ведь окончил МАрхИ (Московский архитектурный институт), несколько лет стажировался в различных бюро, в том числе западных, затем начал писать диссертацию. Параллельно с этим работал советником руководителя департамента культурного наследия Москвы. Смысл моей работы заключался в том, чтобы рассказывать о городе, его истории в качественной интонации — в частности, я занимался изданием журнала «Московское наследие». Все это было страшно интересно. Когда понял, что в основном все намеченное сделано, ушел, потому что никогда не собирался быть чиновником всю жизнь. Я архитектор, это моя профессия.
— Но опыт и связи, полученные за время работы в правительстве, помогают сейчас? Не у каждого начинающего бюро за три года появляется с десяток крупных городских проектов.
Н. П.: Конечно, помогают. Я работал в команде хороших управленцев и получил прекрасную школу, без которой начинать свое дело было бы труднее.
— Кто ваши основные заказчики?
Н. П.: Около 70% всех заказов — частные. Мы работаем с крупными компаниями, такими как «Авилон», группа «ИСТ», «Сибур», О1 Properties. Остальные 30% — государственные проекты, которые мы реализуем не только в Москве, но и в регионах. Например, сейчас делаем концепцию комплексного переосмысления уральского города Краснотурьинска.
— С финансовой точки зрения такие проекты оправданы?
Н. П.: В смысле денег работа с городом — это всегда если не минус, то ноль. Но в профессиональном плане это колоссальная ответственность. Каждый такой кейс для нас чрезвычайно важен, потому что ни один частный клиент никогда не предложит ничего подобного по масштабу. Городские проекты — это возможность изменить настроение, повестку дня и образ жизни огромного количества людей. Например, у нас в портфеле есть четыре парка, в том числе парк на Ходынском поле, — участвуя в таких историях, создается имя, репутация, которые важнее денег.
— При этом вы всегда настаиваете на том, чтобы полностью вести каждый проект — от разработки концепции до авторского надзора. Так поступают далеко не все архитекторы. Для вас это принципиальный вопрос?
Георгий Трофимов (Г. Т.): Да. Так сложилось с самого начала. Наш самый первый проект, с которого началась история бюро, — частная винодельня «Шато Гай-Кодзор» в Краснодарском крае, под Анапой. Получилось так, что нас пригласили поучаствовать в закрытом конкурсе на создание архитектурно-пространственной концепции объекта. Мы его выиграли, а в результате стали генпроектировщиками: сами разработали и согласовали все разделы и стадии проекта и сейчас ведем авторский надзор. В следующем году планируем завершить строительство.
Н. П.: Именно благодаря такому подходу мы получаем тот результат, на который рассчитываем. В городских проектах это особенно важно. Например, работая над благоустройством Фрунзенской и Новодевичьей набережных, Большой Якиманки и других, мы сами согласовывали каждый проект в 38 городских инстанциях, были генпроектировщиками, вели авторский надзор. Если бы мы просто разработали концепцию и отдали ее кому-то другому, уверен, результаты были бы другие. И вряд ли бы они кому-то понравились.
— Последний год вы довольно активно работали в рамках программы «Моя улица». Оправдал ли себя стандартизированный подход к благоустройству? Или все же каждая улица нуждается в индивидуальном решении?
Н. П.: Конечно, каждая московская улица индивидуальна, и унифицированный подход скорее вредит, чем помогает. Здесь я полностью согласен с Сергеем Скуратовым, который критикует повсеместное внедрение стандартов.
Г. Т.: Какие бы жесткие стандарты мы ни вводили, полностью одинаковых улиц мы все равно не получим. В процессе реализации любого проекта возникает огромное количество изменений, связанных с инженерными решениями, наложением одних коммуникаций на другие, особенностями материалов и так далее. Нередко это ведет к радикальной переработке первоначального проекта. Так что все эти стандарты существуют скорее на бумаге, чем в жизни.
— Я не столько про технологию, сколько про сохранение идентичности московских улиц.
Сергей Переслегин (С. П.): Главное условие сохранения идентичности любого места — внимательное изучение его истории. Например, мы делали концепцию благоустройства улицы Большая Лубянка и площади Воровского. В том месте, где сейчас находится парковка, нашли фундамент стоявшей там когда-то церкви и предложили в своей концепции обозначить границы этого несуществующего сооружения — как память, которая придала бы этому месту прежний сакральный смысл.
— В вашем портфеле много проектов реновации старых зданий — и в парке Горького, и на Новокузнецкой, и на ЗИЛе. С одной стороны, интерес девелоперов к таким проектам выше, чем пять — десять лет назад, с другой — мы наблюдаем истории наподобие той, что произошла с Таганской АТС. От чего зависит судьба таких проектов — от желания застройщика заработать, воли властей, позиции архитекторов?
Н. П.: Снос Таганской АТС — большая боль для нас. Уникальный объект, жаль, что его не удалось сохранить. Но должен сказать, что общая ситуация изменилась в лучшую сторону: если раньше такие сносы были чуть ли не каждые выходные, то сейчас это все же нонсенс. Это результат правильных действий городских властей и одновременно другой стиль работы застройщиков. Прежде было как: пришел, снес, построил что-то новое, купил яхту — «жизнь удалась». Сейчас у девелоперов подход гораздо вдумчивее, глубже. Появилась ниша, которой раньше просто не существовало, — качественная реновация. Примеров удачной реконструкции старых зданий немало: от комплекса «Фабрика Станиславского» до апартаментов на Никольской, 10, и фабрики «Большевик». И всякий раз это баланс между интересами бизнеса и соблюдением внутреннего морального кодекса архитекторов, работающих с такими проектами.
С. П.: При этом надо понимать, что наша великая реставраторская школа практически умерла, каждый приличный проект, который удалось реализовать, — большая победа для города. В России вообще культура строительства все же очень низкая, даже хорошего прораба на стройку очень трудно найти.
— Что с вашим проектом реставрации дома Наркомфина, который вы два года назад разработали для прежнего собственника (владельца компании «Коперник» Александра Сенаторова – «РБК-Недвижимость»)? Теперь, когда у здания сменился владелец, появился шанс его реализовать?
Н. П.: С новым собственником мы не знакомы, его имя знаем только из прессы. С Александром Сенаторовым мы, к сожалению, сработаться не смогли и вышли из проекта.
— Почему?
Н. П.: Мы настаивали на проекте бережного восстановления памятника: сделали реставрационную концепцию, на что у нас есть соответствующая квалификация и уровень экспертизы. Сейчас проектом реставрации занимается Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга, который спроектировал дом Наркомфина. Наверное, в этом есть своя логика. Если удастся реализовать качественный проект, этому нельзя не радоваться, главное, чтобы дом наконец уже был спасен.
— Спасать тоже можно по-разному. Как вы относитесь, например, к проекту ADG Group по созданию районных центров на базе старых советских кинотеатров? ?
Н. П.: По смысловому наполнению проект правильный — Москве нужна децентрализация культуры. С точки зрения архитектуры сложнее: нельзя допустить, чтобы на месте прекрасных модернистских построек появились новые муляжи. Я знаю, что этим проектом занимается Ольга Захарова, у которой прекрасный опыт и твердое понимание, что хорошо, а что плохо. Надеюсь, она вместе со своей командой сумеет сохранить память места и ту эстетику, которая заложена в этих кинотеатрах.
С. П.: Мы вообще очень любим советский модернизм и не чувствуем разрыва межу ним и тем, что делаем. Это наши учителя, с которыми у нас прямая связь. Тот же Феликс Новиков, спроектировавший Дворец пионеров, в котором прошло наше детство, — наш кумир и учитель.
— Проект, который вы делаете для ЗИЛа, тоже оммаж советскому модернизму?
Н. П.: Отчасти. Это будет самый большой в Европе дилерский центр для двух брендов — Audi и Mercedes-Benz. Заказчиком проекта является компания «Авилон». И это абсолютно уникальный кейс, но страшно сложный, тяжелый. Очень сложное согласование с непростым заказчиком, с двумя штаб-квартирами автомобильных концернов, согласование с городом. Такое впервые в истории двух конкурирующих брендов, когда они будут находиться под одной кровлей. И при этом между ними не будет связи — чтобы попасть из одного салона в другой, нужно выйти на улицу. По архитектуре это станет потрясающим событием, сейчас мы выходим на стройку, так что скоро уже покажем что получилось.
С.П.: Это политика обоих брендов. Они требуют, чтобы не было никаких повторений, вплоть до того — если у них эскалатор, то у нас лестница. При этом они настолько вникают в детали, что от наличия лестницы, стены, остекления и прочих элементов зависит судьба всего проекта и дилерских договоров.
— Какие еще проекты, связанные с реновацией зданий и территорий, у вас сейчас в работе?
Н. П.: Сейчас мы занимаемся проектом реновации большого участка на территории ВДНХ. Подробностей пока раскрыть не можем, скоро проект будет анонсирован. Над ним уже работает большая международная команда, а мы выступаем в качестве архитектурного партнера. Плюс разрабатываем уже упомянутый проект комплексной реновации уральского города Краснотурьинска. Еще один такой проект делаем в подмосковном Лыткарино. Этот город, построенный пленными немцами после войны, расположен между двумя усадьбами, там находятся два памятника федерального значения. Наша задача заключалась в том, чтобы деликатно вписать между ними жилой район на 200 тыс. кв. м, который будет террасами спускаться к Москве-реке. Этот район станет смысловым центром всего Лыткарино, которого там сейчас нет.
С. П.: Кроме того, у нас сейчас в работе проект — музейно-археологический комплекс на месте овощебазы в парке «Митино». Эта территория — единственный сохранившийся в Москве палеоландшафт, просто мало кто об этом знает. Мы превратим старый склад в музей, где будут показаны находки, которые сейчас хранятся в Музее Москвы.
Г. Т.: Для того чтобы сохранить этот ландшафт для местных жителей, планируем проложить археологический маршрут по роще, которая находится на старом городище. Там появится стеклянная колба из армированного стекла, под ней будут храниться археологические находки.
Н. П.: Мы работаем над проектом Музея русской эмиграции для общества галлиполийцев, потомков белых эмигрантов из России. Он расположится на территории Новоспасского ставропигиального мужского монастыря на площади Крестьянской Заставы. Проект маленький, но чрезвычайно важный, потому что он связан с очень болезненной страницей нашей истории, которая плохо изучена и почти никак не отрефлексирована. И задача архитекторов — напомнить о ней.
— Это очень важная тема — как сохранять в городе память о трагических моментах в его истории. Мы этого делать не умеем: достаточно вспомнить, как мучительно и долго рождался проект памятника жертвам политических репрессий. Что архитекторы могут здесь сделать?
Н. П.: Это дико трудная тема. Сохранение памяти — это история про любовь. Либо мы любим наш город и тогда сохраняем о нем всяческую память, в том числе самую страшную, либо нет. У меня нет готового рецепта, как это делать, но, думаю, самый правильный путь — сохранять память о своей семье, о своем доме локально, каждый на своем участке фронта.
— То есть поступать так, как люди, придумавшие проект «Последний адрес».
Н. П.: Да, именно. Память города — и шире, страны — складывается из памяти каждой семьи.
С. П.: И она складывается из множества деталей: звуков, запахов, тактильных ощущений. Возможно, лучший способ напомнить об утрате — сохранить или воспроизвести скрип калитки, которую кто-то закрыл за собой в последний раз.