Архитектурное бюро Megabudka: «Наши три кита — русскость, wow и пустота»
Московское бюро Megabudka — одно из главных молодых имен на архитектурной сцене Москвы 2010-х годов. На его счету — участие в знаковых городских конкурсах (от реконструкции Триумфальной площади до благоустройства Тверской улицы), сотрудничество с крупнейшими столичными застройщиками, а также создание собственного архитектурного манифеста — нового русского стиля.
Сейчас бюро работает над несколькими крупными проектами в Москве и других российских городах, параллельно участвует в зарубежных архитектурных конкурсах. Сооснователь Megabudka Артем Укропов в интервью «РБК-Недвижимости» рассказал о попытках переосмыслить национальную русскую архитектуру, особом положении парка им. Горького и сложностях работы с московскими чиновниками.
— За последний год вы заставили о себе говорить даже тех, кто никогда не интересовался архитектурой: пару месяцев назад в социальных сетях горячо обсуждали ваш проект Нового русского города, а до этого — манифест современного русского дизайна в виде остановки общественного транспорта. Откуда такой интерес к национальной теме?
— Он появился не вдруг — эта тема интересует довольно давно, за все время существования бюро у нас скопилось несколько десятков таких проектов. При этом нужно оговориться, что никакого сверхсмысла и тем более националистических идей мы сюда не вкладываем. Просто живем и работаем в России, и вполне естественно, что нас как архитекторов интересует культурный, исторический, социальный контекст нашей страны. Живи мы в любом другой точке мира, так же интересовались бы национальной архитектурой. Просто эта тема неожиданно для нас получила широкую огласку и, как видим, оказалась болезненной для многих людей, причем не профессионалов, а обычных горожан.
— Как вы себе объясняете, почему?
— Наверное, люди устали от бесконечного заимствования и хотят чего-то своего. За границей такой проблемы нет: вы всегда узнаете скандинавскую, японскую, американскую, китайскую архитектуру. А современной русской архитектуры как бы нет. Несмотря на все разговоры про особый путь, мы видим в основном заимствования из мировой архитектуры: отечественные архитекторы все время стремятся сделать «как у них». Мы же всегда стараемся в своих проектах найти что-то такое, чтобы изобрести нечто новое, с удовольствием экспериментируем. Поиски национальной идентичности, русского стиля — лишь один из возможных экспериментов.
— Тут вопрос — что считать русским стилем.
— Именно поэтому решили пойти по максимуму и взять не отдельные типологии, а объединить их все. Мы использовали все богатство образов — от древнерусских храмов до лужковских башен включительно. Доказывали заказчику, что даже хрущевки достойны войти в этот проект, потому что в глазах всего мира это неотъемлемая часть русского стиля. В результате мы взяли около 160 типологий, прогнали их через определитель русскости и отобрали примерно 40 зданий, которые максимально вписываются в концепцию новой архитектуры и одновременно опираются на основы национального. После этого стали их дорабатывать. К нам приходило много умных людей — культурологов, художников, журналистов, — которые делились с нами своими соображениями относительно русскости, и мы это все старались переосмыслить.
— Пока проект выглядит как манифест. Есть ли шансы, что он будет реализован?
— Идеолог проекта пианист Борис Березовский искренне заинтересован в том, чтобы он был реализован. Он из тех людей, кто много путешествует по миру, но не хочет переезжать в другую страну — наоборот, мечтает, чтобы у нас тоже было хорошо и комфортно. В России такой запрос появляется: уже есть ряд качественных проектов, например поселки, которые пропагандируют отказ от заборов или круглогодичную жизнь рядом с природой. Но пока это все локально и не подразумевает полноценной городской.
У Бориса была идея создать такой проект, который стал бы референсом не к заграничному, а к национальному. Проект в его сегодняшнем виде — вполне реализуемая вещь при условии доработки. Такой город можно построить в любом месте страны, адаптировав его под среду, при этом около 70% зданий являются базовыми и не меняются, а 30% должны быть разработаны заново с учетом местного ландшафта и архитектурных традиций, чтобы сохранить идентичность места.
— Новый русский город — это же не только про архитектуру.
— Конечно. Мы проектировали город, а точнее — модуль на 50 тыс. человек, и, конечно, нам было важно понять, как живут и что делают люди в этой среде, где работают, как проводят досуг. У них должен быть особый менталитет, который определяет окружение. Ведь известно, если человек попадает в среду, где выработаны какие-то правила, он вынужден их принимать. Именно поэтому в Европе наши люди ведут себя как настоящие европейцы, а здесь — как большинство. Лишь немногие могут себя переломить.
— То есть вы как наши архитекторы-авангардисты хотите создать нового человека.
— Да, точно. Конечно, это словесная вещь, но она тесно связана с архитектурой. Например, мы пропагандируем общение, добрососедские отношения, поэтому в основе планировочных решений лежат открытые общественные пространства, многофункциональные внутренние дворы. Один из партнеров Бориса хотел, чтобы в Новом русском городе были дома для более обеспеченных людей, но какая-то иерархия, обособленность противоречат общей идее проекта. Мы придумали компромисс: спроектировали комплексные усадьбы, где могут жить до восьми семей. То есть, по сути, это все равно открытая среда.
— Я задам совсем дурацкий вопрос: а зачем вообще в XXI веке изобретать какую-то национальную архитектуру, если она, архитектура, сегодня полностью основана на технологиях, которые глобальны?
— Нам интересна эта тема и возможность с ней экспериментировать. Нам очень важно, чтобы мы могли не копировать, что уже было создано, а переосмыслять, придумывать новые и новые решения. Например, несколько лет назад мы разработали для компании «Мортон» концепцию Русского культурного центра. Наше бюро выиграло объявленный ими международный конкурс с проектом, в котором тоже рассуждали, что такое русскость.
Тогда нам казалось, что квинтэссенцией всего русского является дача, поэтому мы предложили использовать в этом проекте дачную типологию. Например, бревна, покрытые брезентом, у нас выступали в роли амфитеатра, сарай превратился в выставочный зал, а лужа посреди огорода разрослась до масштаба целого пруда. Я думаю, на тот момент наш проект нащупал ту самую искомую русскость, но реализовать его не удалось из-за банкротства застройщика. Еще у нас есть проекты, которые остроумно обыгрывают заборы и пустыри — неизменные составляющие типичного русского пейзажа. Некоторые проекты сейчас даже реализуются.
— Например?
— Парк «Кудыкина гора» в Липецкой области. В этом проекте мы убрали все лишнее и преподнесли пустоту как некий объект, добавив туда только круговой маршрут, который с разных точек открывал разные ощущения от этого пространства. Вообще, пустота — очень важная тема для России: для освоения всей территории нужно много денег, а переосмысление существующего — хороший прием, требующий минимум затрат. И он постепенно приживается у нас, потому что многие города заказывают нам проекты, основанные как раз на идее пустоты.
— Но есть проекты, которые эту пустоту, наоборот, заполняют. Я знаю, вы проектировали горнолыжный курорт в Шерегеше, и там были отсылки к русскому деревянному зодчеству. На какой стадии этот проект?
— Он реализуется. Специфика участка подразумевает, что туда приходят разные инвесторы и строят небольшие объекты. Соответственно, вся территория должна быть разбита на множество небольших участков. А еще в Шерегеше выпадает огромное количество снега, поэтому мы стали думать, как обыграть такую особенность. С учетом этих вводных и отсутствия в России типологии характерной горной застройки у нас возник образ терема, потому что он дает возможность использовать большие скатные кровли, с которых снег легко будет съезжать. Мы создали регламент застройки, дизайн-код, переосмыслив форму терема. Тем самым получился вполне узнаваемый образ, хотя вполне современный.
— Я все ждала, что вы скажете про ценность русской архитектуры, которая сейчас как-то, наверное, не всем очевидна. На фоне национального траура по Нотр-Даму и полного равнодушия к тому, что происходит с нашими собственными памятниками, разговор о национальной архитектуре обрел бы какой-то новый важный смысл.
— И это тоже. Россия вообще крайне недооцененная страна, в том числе с точки зрения туризма. Все страны в мире условно можно разделить на четыре типа: цивилизованные страны с богатой и древней культурой (Европа), цивилизованные, но молодые государства (США, Австралия), экстремальные страны (Африка, Индия) и страны с богатой природой (Исландия, Гренландия). Россия сочетает в себе все эти аспекты и потому уникальна. И ее национальная архитектура — одно из главных богатств.
— Вы начинали свою работу с крупных городских конкурсов, а сейчас в них почти не участвуете. Почему?
— Почему же, в знаковых стараемся участвовать. Кое-что даже реализуется в данный момент. Но полноценная реализация конкурсных проектов пока слишком бюрократизирована. В каждом проекте, который мы делаем для Москвы, и это касается не только конкурсов, есть множество неочевидных и глупых препятствий, которые могут зарубить или сильно исказить первоначальную идею.
— На каком уровне они обычно возникают?
— На уровне префектур и дальнейших исполнителей. Логика, по которой они предъявляют свои замечания, не всегда очевидна и объективна. Например, часто меняются требования к конкретным объектам, покрытиям, светильникам, растениями, которые город возьмет на баланс. Причины могут быть самыми разными.
А еще, если говорить про конкурсы, как про государственные тендеры, сейчас нет возможности разыграть отдельно этап «концепция» для того или иного проекта. В результате реализуются самые слабые, неинтересные, зато дешевые проекты. У нас есть множество знакомых архитекторов, которые вынуждены делать какую-то ерунду, потому что они не могут себе позволить классных концептуальщиков в рамках работы над городским тендером.
— В регионах так же?
— Там понятнее, хотя трудностей хватает. Например, мы приходим в какой-нибудь город, где есть бюджет на благоустройство территории. Но сама территория выбирается по ложным, субъективным критериям. Основной механизм — голосование жителей. В результате выбор падает на какой-нибудь пустырь на окраине города, где стоит множество высоток с тысячами жителей, и все они, конечно, голосуют за благоустройство своего пустыря. Между тем городу это ничего не даст.
Другой пример. Мы всегда выступаем против заборов, и чиновники в регионах с нами обычно соглашаются. Но добавляют, что пока без них нельзя, люди не готовы — все разворуют. Но в парке им. Горького тоже разворовывают, просто там есть бюджет латать эти дыры. К тому же есть множество проверяющих инстанций, и они не могут принять некоторые наши предложения, поскольку это требует сложных телодвижений вроде экспертизы, пересогласования, изменения движения транспорта и прочих вещей.
— В Москве разве по-другому?
— Так, конечно. Но про Москву мы с коллегами выявили следующие интересную тенденцию: для того чтобы здесь появилось что-то новое и это новое взяли на городской баланс, это должно быть реализовано в парке им. Горького. Забавно, но факт.
— Что с вашим проектом центральной площади «Москва-Сити»?
— Несколько лет назад был запрос от управляющей компании «Москва-Сити» преобразовать территорию перед «Афимоллом», где сейчас пустота. Был сложный процесс согласования между различными собственниками. В результате там появилась навигация и некое пространство для уличных мероприятий. Таким образом, из нашего проекта (мы его делали совместно с другими командами) реализована лишь часть идей. Но со временем приоритеты заказчика изменились, и мы были вынуждены покинуть проект. В «Москва-Сити» очень сложно и интересно работать, потому что требуется согласование со всеми собственников и с городом на каждом этапе, там очень сложная структура собственности. Зато если удается добиться результата — это здорово втройне!
— Вы сейчас занимаетесь в основном проектами благоустройства, хотя ваш главный интерес, если я правильно понимаю, лежит в области большой архитектуры. Почему такое расхождение?
— Мы занимаемся комплексным развитием территорий и общественными пространствами. Это значит, что мы берем участок и придумываем, при помощи каких инструментов его можно улучшить, не деля их на плоскостные и вертикальные. У нас есть чисто архитектурные проекты — например, два строящихся объекта на «Кудыкиной горе», Мякинино-парк, торговый центр в Новокузнецке, еще около восьми проектов в работе, о которых мы пока не можем говорить. Есть еще несколько строящихся интерьерных объектов: пилотный проект многофункциональных пространств внутри торговых центров, МОПы в «Башне Федерация». Просто благоустройство сегодня — главный инструмент продажи жилых проектов, на него больше спрос.
— У вас есть какой-то внутренний фильтр, с кем из застройщиков вы будете работать, а с кем никогда?
— Нет. Мы работаем тогда, когда есть интересная задача и заказчик пришел к нам целенаправленно, чтобы мы сделали что-то необычное, знаковое и осмысленное.
— Репутация компании значения не имеет, так?
— Никогда об этом не задумывались.
— Нет желания попробовать?
— Мы же очень прикладные архитекторы: что предлагают, за то и беремся, если это соответствует нашим внутренним ценностям и стратегии развития. Например, в одном городе предложили сделать знаковую вещь прямо в историческом центре. Конечно, по-хорошему на такие объекты нужно проводить большой открытый конкурс, но вы же понимаете, что даже если выберут лучший проект, нет гарантий, что он будет реализован. Ты не согласишься — согласится кто-то другой. Или, что вернее, всегда найдется проект, который пять лет лежит в загашнике и ждет. И этот проект в 99 случаев из 100 будет плохим. Так лучше уж мы это сделаем. Вообще, мы искренне радуемся за заказчиков, когда выбирают нас.
— То есть отказаться от заведомо плохого проекта — не ваш путь.
— Было только одно исключение из этого правила. В одном уездном городе в районе с комфортной деревянной застройкой появилось огромное железобетонное здание, не удовлетворяющее никаким нормативам. Оно туда абсолютно не вписывается. Нас пригласили и попросили что-то с этим сделать. Мы предложили заказчику сделать другие фасады, чтобы растворить ненужный объем и максимально его нивелировать. Но это дорогое решение. Мы были готовы взяться за проект только при условии, что будут использованы качественные материалы. Заказчик на это не пошел, и мы вышли из проекта. Никогда не беремся за скучные проекты, даже если за них предлагают хорошие деньги. Наша цель — делать wow-проекты.
— Нет страха подсесть на эту иглу и потерять связь с реальностью? Портфель архитектурного бюро не может состоять только из wow-проектов.
— Почему? У Фрэнка Гери каждый проект такой.
— Фрэнк Гери живет в стране, где есть нормальный архитектурный мейнстрим, качественную среду там могут создать и без него. А у нас либо wow, либо ох.
— Это во многом справедливо, но сейчас появились молодые бюро, которые делают очень качественные средовые проекты, в основном жилые. Они потихоньку меняют ситуацию. И потом, русские архитекторы сегодня готовы конкурировать с западными.
— Сами к мировому рынку присматриваетесь?
— Недавно приняли участие в китайском конкурсе на проект кластера для дизайнеров. Из 700 бюро вошли в 30-ку финалистов. В данный момент ждем финального решения жюри.
— Что вы предложили?
— Предложили вполне себе интернациональную архитектуру, при этом основываясь и на китайских традициях в том числе. В частности, переосмыслили традиционный китайский внутренний двор, стремление к заборам (такое же, как и в России). А еще cектировали внутри этого двора, обнесенного гигантским дырявым забором, то ли восточную пагоду, то ли зиккурат. И при этом все функционально, оправданно, но, естественно, с вызовом и экспериментом.
— То есть вы все же умеете быть нерусскими.
— Да, конечно. Поиски национального стиля не единственная наша тема. Вообще, наши три кита — русскость, wow и пустота.
— Прекрасная формула: вся Россия в трех словах.
— Главное, всегда будет актуальна.
Справка
Архитектурное бюро Megabudka основано в 2010 году выпускниками МАРХИ Артемом Укроповым, Кириллом Губернаторовым и Дарьей Листопад, которые начинали работу в бюро Wowhaus. Компания специализируется на проектировании общественных и жилых зданий, создании проектов благоустройства и комплексном развитии территорий. Среди крупнейших построек — парк «Кудыкина гора» в Липецкой области, благоустройство аэропорта «Платов» в Ростовской области, комплексное благоустройство ЖК «Новомолоково» в Московской области, ЖК «Мякининская пойма» в Москве.