Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов: «Это вклад в историю города»
В Москве появится небоскреб One. Архитектурную концепцию башни разработал главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов в соавторстве с архитектором и креативным директор бюро «Генпро» Дмитрием Суховым. Девелопером проекта выступает компания MR. Облик здания в стиле эмо-тек отсылает к ленте Мебиуса — фасад со сплошным витражным остеклением формирует замкнутую плоскость.
Беседуем с Сергеем Кузнецовым о значении нового знакового небоскреба для архитектуры Москвы.
— Первое, что удивляет при взгляде на One, — это форма. Почему вы выбрали именно такую конфигурацию? Есть ли у нее практическая цель или дело лишь в эстетике?
— Практическая цель такой формы — объединить два небоскреба. Для неподготовленного зрителя это, неверное, окажется неожиданностью, но с точки зрения конструктива и планировочной схемы это действительно не одна, а две башни, объединенные сверху переходом, где расположится самый высотный парк в Европе.
В первых версиях небоскреба, разработанных еще Сергеем Скуратовым, на существующей площадке в Сити пробовали спроектировать одну башню. Но она не соответствовала потребностям проекта, не позволяла воплотить все требуемые функции. Поиски решения привели к идее о том, что башен должно быть две. Далее задача свелась к тому, как из двух зданий сделать что-то необычное, а не избитый вариант с двумя объемами одной или разной высоты. Итоговое решение, которое мы долго искали, оказалось оптимальным.
— О какой функции идет речь? Что именно должны вместить две башни?
— One объединяет жилую, офисную и инфраструктурную составляющие.
— Форма и высота One повлияет на его внутренние пространства?
— Безусловно, сложная форма влияет на внутренние помещения. То же скручивание, например, не только визуальное: объемы повернуты, и они не совсем прямоугольные.
Значительная роль и у высоты небоскреба. Например, в Sky Garden будет организована современная система проветривания, так как открывание окна на высоте 338 м — чересчур сложная инженерная задача. Возможно, несколько элементов в ходе дальнейшей работы мы сделаем открывающимися, но в порядке исключения.
Стоит признать, что мы прошли долгий путь в поисках компромисса между замысловатостью формы и трудностями в ее исполнении. В начале эскизы содержали еще больше пластики, но ее пришлось немного «успокоить» ради функциональности, чтобы не превращать One в оторванный от жизни арт-объект.
— Сложные инженерные решения требуют крупных инвестиций. В чем смысл проектирования зданий, в которых все настолько сложно и дорого? Для девелопера значительно выгоднее построить небоскреб простой формы и быстрее на нем заработать.
— Все так. Если брать сухие цифры, то One — сложный для инвестора проект. Ровно это, на мой взгляд, лучше всего говорит в пользу девелопера. Инвестор прекрасно понимает, как сделать выгодное для себя соотношение площадей, но сознательно идет к более сложному решению, понимая, что это весомая инвестиция в город, в городскую среду и в его собственную репутацию. Я уверен, что это хорошо для бизнеса в целом — инвестировать не только в то, что принесет коммерческую выгоду, но в нечто более сложное и важное с точки зрения ценностей.
Такие проекты, как One, — это вклад в историю города, который останется надолго. Вспомните, что делал Антонио Гауди в Барселоне. Мы знаем, что промышленник и меценат Эусеби Гуэль инвестировал в творения Гауди, мы помним их обоих, но не потому, что они заработали на своих проектах, а потому, что оставили след в памяти поколений.
Человечество интуитивно понимает, что подобные здания важнее, чем заработок и эффективность в моменте. Этот проект нельзя оценивать обычными мерками эффективности, как простую прямоугольную башню, которая могла бы принести прибыль, но никогда не стала бы таким ярким событием для города. One — нечто большее.
— Какое место One займет в вашем портфолио как архитектора-практика? Можете ли вы назвать небоскреб своей главной работой?
— Искусство — это не спорт, в нем не ставят рекорды. Безусловно, проект очень важный, совершенно неординарный. С другой стороны, я счастлив от того, что могу быть автором нескольких объектов, которые можно охарактеризовать как единственные в своем роде. Мне профессионально повезло, я чувствую себя счастливым состоявшимся архитектором.
Оценивать, насколько One главная или не главная работа в моем портфолио, получится, когда проект завершится. Архитектура, в отличие от любого другого вида искусства, — очень протяженная история во времени, в деньгах и в количестве участников. Ни один предмет искусства не создается таким количеством людей, как архитектура.
Реализация One — это серьезный вклад в карьеру всех участников процесса без исключения. Ну а пока мы еще работаем над ним. Задайте мне этот же вопрос лет через пять.
— One повлияет на жизнь тех, кто его строил, а какая роль у него будет в жизни Москвы и ее горожан? Как в целом такое масштабное архитектурное творение может воздействовать на людей?
— На мой взгляд, влияние очень большое, потому что есть в городе то, что принадлежит всем. Есть архитектурные объекты, которые становятся частью идентичности каждого человека. Мы как бы присваиваем их, делаем их своими.
Я считаю, что появление таких проектов, как One, — это вклад в нашу общую любовь к городу, в патриотизм в значении неподдельной любви к месту, где ты живешь, к обществу, частью которого являешься. На мой взгляд, реализация таких проектов — это огромная инвестиция в ощущение, что мы вместе способны на что-то значительное, мы умеем строить вот так. В моем понимании это бесценно.
— Сверхвысокое здание с нестандартной формой — сейчас это тренд по всему миру. Как вам кажется, как долго тенденция возводить подобные проекты продлится и что придет ей на смену?
— С тем, что это мировой тренд, я соглашусь отчасти. Тенденция на поиск новой формы и на высоту существует, но разнится с точки зрения географии. Например, в Европе такого тренда нет, там никто не гонится за высотой и сложной формой. Зато он есть в Азии.
Я вижу, что самим архитекторам нравятся подобные эксперименты. Лучшие европейские мастера стали больше работать в других странах, потому что они едины в своих устремлениях — им хочется делать яркие заметные проекты. Великолепные голландцы работают на Ближнем Востоке, в Китае, реализуют свои амбиции там. Британское бюро Захи Хадид строит нестандартное не у себя на родине: комплекс The Opus изобретательной формы возведен не в Лондоне, а в Дубае.
В One мы попытались объединить оба тренда, сделать следующий шаг в гонке амбиций и международного творческого состязания. Я говорю про уникальность этого проекта потому, что задача действительно нетривиальная. Нельзя сказать, что она никак не решалась прежде. Есть, например, интересный проект в Сингапуре — небоскреб Marina Bay Sands из трех башен со своеобразной «палубой» сверху. Это пример, когда создаются знаковые объекты, которые становятся символом места. И мы с One идем на переднем крае мирового авангарда с этим проектом.
— Каким будет следующий шаг в мировой архитектуре?
— Я верю в великих предсказателей будущего, таких как Иван Леонидов. Большие архитекторы-авангардисты 1920–1930-х рисовали то, что сбывается в наши дни. Это архитектура в больших габаритах, сложной форме. Даже по современным меркам она выглядит свежо и интересно. Притом что мы все учились на этих проектах, они по-прежнему смотрятся остро, новаторски.
Мне кажется, в дальнейшем архитектура будет расширяться за счет технологически более сложных элементов. Я рассуждал об этом в своем проекте «Русское идеальное» для фестиваля «АрхСтояние»: речь об архитектуре, которая обладает атрибутами самолета, корабля, вообще техники, которая умеет плавать, летать, левитировать, складываться. Я ожидаю от архитектуры будущего именно таких явлений.
